Мария Цанцаноглу: «Русский авангард — особая глава в мировой истории искусства»

— Как произошло ваше знакомство со знаменитым собранием русского авангарда Костаки?

— О собрании я узнала в 1985 году, совершенно случайно, я тогда была студенткой университета в Салониках. Однажды я проходила мимо одного из моих любимых книжных магазинов и увидела прямо в витрине толстую книгу, на обложке которой было написано большими буквами: Costakis Collection — и репродукция картины, которая меня очень заинтересовала. Это была работа Клюна «Пробегающий пейзаж». Каталог был издан к первой большой выставке коллекции Костаки в музее Гуггенхайм в Нью-Йорке в 1981 году. Я сразу поняла, что это что-то очень важное. Я оставила залог, пошла к моим родителям и попросила деньги, чтобы купить книгу.

— До этого вы не занимались русским искусством?

— Я всегда увлекалась модернизмом, но европейским в основном. Меня уже тогда интересовала русская культура, но скорее не со стороны искусства, а со стороны тео­рии. Мы изучали в университете работы Виктора Шкловского, и я поняла, что это что-то невероятно интересное. Я не говорила по-русски, но специально начала изучать русский язык.

— Можно сказать, что ваше первое знакомство с живописью русского авангарда состоялось по каталогу коллекции Костаки?

— Да. Это для меня была уникальная книга, как Библия. Я встретила в ней множество незнакомых фамилий. Я знала тогда только Шагала, Кандинского, Малевича чуть-чуть и все. Имена Суетина, Кудряшова, Редько, Клуциса, Поповой, Розановой, Удальцовой ни о чем мне не говорили.

— Появился ли у вас уже тогда любимый художник из коллекции и есть ли такой сейчас?

— Это очень трудно сказать. Когда я занимаюсь каким-то художником из коллекции, я думаю, что он мой любимый или она моя любимая. Например, когда я работала над выставкой Поповой, я могла сказать совершенно точно, что Попова — моя любимая художница, как она была любимой художницей у Георгия Дионисовича, кстати. Сейчас я могу сказать, что это Клюн (выставка Ивана Клюна представлена в музее до марта 2022 года). А когда будет следующая выставка, я думаю, что Матюшин точно будет моим любимым художником. Они все замечательные. Феномен русского авангарда настолько широк, и в нем так много разных художников и разных течений! Была открыта особая глава в мировой истории искусства. И каждый художник внес свой уникальный вклад.

— Безусловно. Я знаю, что вы учились в России. И уже здесь продолжилось ваше знакомство с русским искусством.

— Я в России жила долго, работала над своей диссертацией, а потом начала работать в греческом посольстве. Я была там на должности атташе по печати, но занималась еще и культурными вопросами, потому что тогда в какой-то момент не было атташе по культуре, как сейчас. Это был, возможно, самый интересный период в моей жизни, потому что он совпал с перестройкой и затем — с распадом Советского Союза, когда вся история менялась на наших глазах, это было драматичное время больших надежд. Я уже тогда очень хорошо знала, что я хочу заниматься русским искусством. Не только изобразительным искусством начала века, мне многое было интересно. Я как-то сравнивала 1920‑е и 1980–1990-е годы в России, тоже очень динамичный период в русском искусстве, и я чувствовала себя его частью.

— Частью этого периода перемен и трансформации?

— Да, потому что среди моих друзей в России, в Москве, много художников. Я осталась в России, вышла замуж за русского, и с 1996 года начала преподавать в МГУ историю греческого искусства. Я вернулась в Грецию, только когда началась процедура покупки коллекции Костаки. До того, еще в 1995 году, я была помощником куратора первой выставки коллекции Костаки, которая была показана в Греции в Национальной галерее в Афинах. Когда было окончательно принято решение о приобретении собрания государством, я получила приглашение от Министерства культуры переехать в Салоники. Для меня это была тоже совершенно уникаль­ная возможность, потому что коллекция приезжала не в Афины, а именно в Салоники, мой родной город. Поэтому, я думаю, судьба у меня как-то счастливо сложилась с коллекцией Костаки…

— Вы ведь знакомы и дружите с семьей Георгия Дионисовича, которая принимает участие в судьбе его наследия.

— Да, конечно. Я познакомилась очень рано с семьей. Когда я поняла, что меня интересует это искусство, я сразу им позвонила. Я не успела, к сожалению, встретиться с Георгием Дионисовичем, только с его дочерью Алики, которая стала близким другом и сподвижником нашего музея.

— Музей в Салониках с его коллекцией открылся уже после его смерти? Расскажите, как и когда это произошло?

— Музей открылся первый раз в 1997 году, но он был тогда только на бумаге. За два года была сделана большая реконструкция нашего здания, в котором когда-то, до 1913 года, находился католический монастырь. Переговоры о приобретении коллекции продолжались какое-то время. У Костаки же был не фонд, а организация Art Co, и она тоже принимала решение о продажe, то есть этим занимались не только его дети, в основном его дочь Алики. Были разные комиссии по оценке коллекции, а я имела честь быть членом комиссии по приему коллекции. Соглашение о ­приобретении было подписано в 2000 году.

— И музей открылся большой выставкой собрания?

— Да, музей открылся выставкой из коллекции Костаки. Тогда он назывался Государственный музей современного искусства, и в то же самое время в Афинах открывался Национальный музей современного искусства. Это такой анекдот о двух городах, потому что есть какое-то соперничество типа Москва — Петербург…

— И кто здесь Москва?

— Афины. Есть Национальный театр в Афинах, и есть Государственный театр в Салониках. Есть Национальный оркестр в Афинах — Государственный в Салониках. Национальный музей — Государственный музей. Это смешно, но на самом деле так.

— В 2017 году было объявлено об объединении нескольких музеев на базе возглавляемой вами институции. Как это произошло?

— Это был результат глубокого экономического кризиса в Греции. Существование частных музеев с ценными коллекциями оказалось под угрозой, они не получали государственную помощь. Не то чтобы мы сами получали какую-нибудь серьезную помощь, но, по крайней мере, мы могли обеспечить условия хранения произведений и платить сотрудникам зарплаты. Македонский музей современного искусства и Музей Алекс Милоны в Афинах были вынуждены временно закрыться. Мы встретились с их представителями и пошли в Министерство культуры, чтобы предложить создать такую платформу — объединение музеев под общей администрацией. Каждый музей может отдельно заниматься своей программой, но администрация общая. Мы сами сидели за столом и писали этот законопроект, который потом был принят в парламенте и стал законом. Сейчас мы называемся МОМus, пять музеев — это Музей искусства модернизма — коллекция Костаки, Музей современного искусства, Музей фотографии, Центр экспериментальных искусств, который работает в основном как лаборатория для молодых художников, концентрируясь на расширении спектра арт-­медиа, и Музей Алекс Милоны в Афинах.

— Коллекция Костаки выиграла от этого объединения?

— Да. Когда мы были Государственным музеем современного искусства, в наших залах можно было посмотреть и современное искусство, и коллекцию Костаки, и разные вещи, и такая многоплановость создавала проблемы, потому что пространство все-таки небольшое, и мы не могли полностью сконцентрироваться на нашей главной коллекции. А теперь в этом здании остался только Музей искусства периода модернизма и русского авангарда. И если мы делаем параллельные выставки, то тоже в диалоге с русским авангардом. Сейчас и центр образовательных программ, и центр по изучению русского авангарда, и библиотека — все это находится в одном здании бывшего монастыря. ­Потому я ­считаю, что вторая жизнь коллекции начинается с 2018 года.

— Как раз в 2018 году открылась громко прозвучавшая выставка «Рестарт».

— Мы поэтому и назвали ее «Рестарт», и это совпало с новой ситуацией здесь, потому что мы предусмотрели в законе о МОМus создание попечительского совета, чего раньше не было, не было такой практики в Греции. Мы первый музей, который это сделал, и, конечно, мы очень благодарны нашим попечителям во главе с Кристиной Краснянской.

— Благодаря вам все это было реализовано, и сегодня вы не только возглавляете музей, основанный на коллекции Костаки, но являетесь директором всего объединения?

— К сожалению, да. Предусмотрена должность генерального директора МОМus, который должен заниматься административно-финансовым управлением. Но пока мне приходится временно замещать эту должность, оставаясь художественным директором Музея искусства модернизма — коллекции Костаки, а я на самом деле хочу заниматься исключительно этим.

— Вы как исследователь глубоко погружены в историю коллекции и хорошо знаете отдельные работы, художников, направления. Расскажите, пожалуйста, об исследованиях, которые проводятся в музее.

— На Харджиевской конференции в октябре этого года Мария Коккори из Института искусств Чикаго представила свои результаты исследования работ Малевича из собрания музея. Недавно у нас была Люба Пчелкина из Третьяковской галереи, она работает над архивом Никритина. Ирина Пронина тоже у нас была, когда начинала свой проект о Кудряшове (оба исследования были проведены по гранту фонда U-ART). Каждый год к нам приезжают ученые не только из России, но и со всего мира, хотя пандемия вносит, к сожалению, свои коррективы.

— В России есть большой интерес к наследию Костаки. Есть ли планы о проведении выставки коллекции, объединяющей две ее части — ту, которая у вас, и ту, которая в Третьяковской галерее?

— У нас идут серьезные переговоры по поводу этого. Я очень надеюсь, что выставка объединенной коллекции вскоре произойдет.

— Какие у вас еще планы в отношении коллекции и ее популяризации?

— Я думаю, что надо обязательно делать каталог-резоне коллекции Костаки. Это очень важное и нужное дело. Я знаю, что Третьяковская галерея работает над каталогом-резоне, их частью. И мы работаем над своей, а кроме того, есть еще работы из коллекции Костаки, которые находятся в частных коллекциях или музеях. И нужно эту информацию тоже собрать и создать общий, полный, доскональный каталог-­резоне. Естественно, он может быть и онлайн, может быть база данных. И было бы идеально, чтобы это все было уже готово, когда произойдет первое объединение коллекции для общей выставки.

Беседу вела: Ольга Муромцева