Даниил Коган: «Классическая музыка — это не шкатулка с эндорфинами»

Если ты скрипач с фамилией Коган, то волей-неволей воспринимаешься как представитель знаменитой династии. Но наш собеседник — Даниил Коган, участник фестиваля Vivarte, — относится к этому философски. За его спиной — уверенные победы в международных конкурсах, гастроли по всему миру и любовь публики. Мы поговорили с Даниилом о его собственном творческом пути, необычных проектах, порассуждали, что такое классика и как ее воспринимает современный человек.

Даниил Коган родился в 1993 году в легендарной музыкальной семье. Он внук Леонида Когана, одного из крупнейших скрипачей ХХ века, и Елизаветы Гилельс, виртуозной скрипачки и педагога. Сын знаменитой пианистки Нины Коган и известного кларнетиста Юлия Милкиса. С отличием окончил Центральную музыкальную школу и Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского. Лауреат конкурса Чайковского 2023 года, артист фирмы «Мелодия», солист Московской филармонии. Активно гастролирует по России и за рубежом, выступает на крупнейших площадках и фестивалях. Особое значение придает исполнению современной классической музыки. С 2019 года — художественный руководитель творческого объединения «Притяжение».

— Даниил, ваша громкая фамилия вам помогает или скорее мешает?

— Непростой вопрос: я бы сказал, что этот процесс идет волнами. Когда ты совсем маленький, фамилия тебе помогает, потому что на тебя обращают внимание. Потом ты становишься старше: ты сам еще ничего не доказал, и тебе всегда предпочтут кого-то другого, потому что «у мальчика из такой семьи все есть, а этот — никому не известный, надо его поддержать». Когда начинаются состязания, тут еще сложнее, потому что на конкурсе, при прочих равных, тоже выберут победителем не тебя: отдав победу человеку с известной фамилией, жюри ставит себя в неловкое положение, его решение так или иначе будет обсуждаться. Но если этот этап перешагнуть, то с началом концертной деятельности, когда твое имя уже звучит самостоятельно, «наследство» снова оказывается нелишним. Для публики это дополнительный интерес. И конечно, фамилия выручает при переговорах, когда продвигаешь свои проекты. Сейчас у меня период, когда все в гармонии.

— Расскажите немного о вашем проекте — творческом объединении «Притяжение». Какова его концепция?

— «Притяжение» — это не совсем движение, я бы описал это как некий молодежный профсоюз. В моем понимании профсоюз людей творческих профессий — это не про защиту прав, а про защиту возможностей. В нашем «профсоюзе» музыканты, художники, актеры, режиссеры — люди, так или иначе связанные с искусством. Концепция в том, чтобы реализовывать себя так, как мы сами хотим, и делать вещи, которые мы сами считаем интересными. Изначально все закрутилось вокруг музыки, но в целом у нас широкая интеллектуальная платформа — она объединяет разных творческих людей. А задача организаторов — найти на это средства и технические возможности, чтобы делать что-то не на заказ, а придуманное нами самими. Я являюсь руководителем «Притяжения» чисто формально — я тот, кто это придумал и продвигает. И здесь, конечно, тот случай, когда известная фамилия помогает договариваться с концертными площадками, находить поддержку.

— Вам 30 лет, но у вас уже богатый творческий опыт. Можете ли вы сказать, что ваше восприятие музыки как-то менялось со временем?

— У музыканта слуховая эволюция происходит вместе с жизненным развитием. Если человек растет как личность, его слух становится богаче: жизнь как будто подкидывает тебе новые акустические открытия. У многих творческих людей в подростковом возрасте бывает романтический период восприятия мира, и становится близка философия романтизма. В это время огромное влияние оказывают Густав Малер, Рихард Штраус. Обычно это лет с 15 до 18. Потом идет охлаждение и к романтическому взгляду на жизнь, и к соответствующей музыке. Но позже иногда происходит трансформация, и ты уже смотришь по-взрослому на те же самые произведения и слышишь их иначе. Я бы сказал, что нахожусь в моменте, когда заново увлекаюсь тем, что меня волновало раньше. И моим любимым симфоническим композитором сейчас, наверное, является Рихард Штраус. Считаю, что он оказал огромное влияние на музыку и на искусство в целом. Из самых близких мне сейчас композиторов я бы назвал его и Дмитрия Шостаковича.

— Что вы можете сказать о современной классической музыке? Почему она вам интересна?

— Я действительно увлекаюсь современной классической музыкой. Но, несмотря на это, ставлю ее ниже той, что была написана до середины XX века. Мне кажется, что нынешний композиторский язык, каким бы он ни был талантливым, не обладает тем же масштабом выражения идей, чтобы соперничать с языком старых мастеров, — кризис, на мой взгляд, очевидный. Однако прекрасные произведения есть и у наших современников: я очень ценю американского композитора Джорджа Крама. Интересные произведения есть у французских спектралистов — это Жерар Гризе и Тристан Мюрай, у минималистов — например, у Джона Адамса. Еще есть прекрасный английский композитор Томас Адес. Это все стоит того, чтобы слушать.

Мне кажется, что нынешний композиторский язык, каким бы он ни был талантливым, не обладает тем же масштабом выражения идей, чтобы соперничать с языком старых мастеров, — кризис, на мой взгляд, очевидный. Однако прекрасные произведения есть и у наших современников

— Как публика принимает современную классическую музыку? Есть ощущение, что людям больше нравятся композиторы XIX–XX веков?

— В целом, на мой взгляд, проблему в современной классической индустрии можно описать так: публика делится на два лагеря. Первая часть готова идти на исполнителя, даже не интересуясь, что он играет. Вторая группа идет послушать какие-то конкретные произведения, и ей совершенно неважно, кто играет. К сожалению, большинство слушателей не интересует качество интерпретации, музыка — это для них как саундтреки в живом зале. Но есть небольшая прослойка людей, мизерная относительно всех меломанов, которые слушают рок, джаз, поп, электронику. И это та публика, которая по-настоящему разбирается в музыке. Я говорю это как человек, который застал людей, которые не были музыкантами, но для которых классика была их жизнью и которые разбирались в ней лучше многих профессионалов. Такой публике ничего не надо пропагандировать, ничего не надо специально продвигать. Кстати, благодаря этой немногочисленной аудитории в России современная классическая музыка звучит чаще, чем во многих других странах мира.

— Как по-вашему, зачем люди ходят на концерты классической музыки?

— Ответ на этот вопрос вскрывает суть проблемы. «Почему я пришел послушать это произведение в исполнении этого музыканта? Мне интересна его интерпретация или я просто хочу хорошо провести вечер?» Если «хорошо провести вечер», то, на мой взгляд, классическая музыка не для таких людей. Я понимаю, что выступаю с ультраконсервативной позиции, и многие будут возмущены. Но я уверен, что при таком подходе концерт классической музыки — это абсолютно бесполезная трата времени. Все равно что лечиться подорожником. Есть еще одна популярная позиция: классика благоприятно воздействует на здоровье (я утрирую, но суть в этом). Получается, что музыку приравнивают к какой-то релаксирующей терапии. Но, по моему глубокому убеждению, все ровно наоборот: хорошая музыка призвана погружать человека в миры, которые приводят его к каким-то открытиям, подчас меняющим личность, она для того и существует. Чтобы было понятнее: когда человек выбирает книгу, он же не действует по принципу «провести время»!

— Вы сейчас затронули интересный момент: обычно музыка ассоциируется с эмоциями, а вы говорите об интеллектуальном усилии.

— Да, для слушателя музыка — это эмоциональное постижение, но глубина и охват человеческого спектра эмоций напрямую зависят от его интеллекта, от его чувствительности, а это развивается благодаря жизненному опыту, причем тонкому и разнообразному. Также важно стремление воспринять что-то духовное, возвышенное, не относиться к миру потребительски, как к шкатулке с эндорфинами, где ты от всего получаешь желаемое удовольствие. «Я хочу приятно погрустить — послушаю вот эту музыку. Я хочу порадоваться — послушаю вот ту». Серьезная музыка не функциональна. В этом ее родство с другими видами искусства: литературой, живописью, театром — это не про развлечения. Классическая музыка не относится к вещам, которые направлены на удовлетворение простых эмоций.

Шоссон — это один из двух-трех, как ни странно, моих любимых композиторов. И я этот концерт обожествляю. Мне кажется, что вся суть человеческой жизни и какая-то тонкость мировосприятия, которая может быть утеряна в наше время, — она в нем спрятана, и она в нем есть

— А современная неклассическая музыка — она приносит быстрое удовольствие и простые эмоции? Вы слушаете такую музыку?

— Я, конечно, слушаю не только классическую музыку. Могу поставить рок-н-ролл, что-то из 60–70-х, потому что тогда он был очень атмосферный, ламповый, типа ранних Rolling Stones или ABBA. Это разные жанры, но они как раз о простых эмоциях. Могу послушать джаз: я ценю его меньше классики, но там есть фактор неожиданности и довольно богатый гармонический язык, это мне интересно. Еще я люблю народную музыку разных стран — от Гималаев до Африки, настоящий фолк очень уважаю.

— Многие классические музыканты признаются в любви к электронной музыке. Вам она нравится?

— Не хочу никого обидеть, но нет. В силу своей музыкальной примитивности большинство таких сочинений мне не интересны. Я много дискутировал на эту тему с коллегами. И знаю, что некоторые классические музыканты слушают электронную музыку. Когда начинался предметный разговор, мне говорили: «Ты просто не слушал серьезной электронной музыки, мы тебе сейчас пришлем пару композиций, и ты разберешься». И присылают мне примеры. Обычно это что-то очень инновационное, лихо закрученное. Но по сравнению со сложными классическими произведениями — и в плане мысли, и в плане творческого порыва — при ближайшем рассмотрении оказывается банальным.

— Получается парадокс: простая народная музыка не кажется вам примитивной, а современная неклассическая — да?

— Фольклорная музыка примитивна, но не скрывает этого, и у нее нет авторов. Это безымянное народное творчество. Когда ты ставишь свое имя под музыкальным произведением, это требует большой ответственности, потому что ты таким образом ставишь себя выше, чем, скажем, целый народ, который писал что-то общими усилиями. Ты претендуешь на индивидуальное высказывание. Народная музыка проста в истинном смысле — она невероятно лаконична, цельна и оказывает большое влияние на формирование музыки вокруг себя, дает невероятное количество информации, пусть базовой, для ее развития уже в академическом направлении. Мне это очень интересно. Народная музыка — это как народные сказки, академическая музыка — как потрясающая умная литература, а современная поп-, рок-, электронная музыка — все равно что бульварный роман.

Народная музыка — это как народные сказки, академическая музыка — как потрясающая умная литература, а современная поп-, рок-, электронная музыка — все равно что бульварный роман

— Для вас как профессионала возможны открытия в музыке? Бывает, что вас восхищают неизвестные вам ранее произведения?

— Безусловно! И за это я очень люблю дорогу: когда едешь на гастроли, есть время послушать что-то новое. Стараюсь не упускать эту возможность и слушаю те произведения, которые мне не известны, стремлюсь максимально обогатить свое слуховое восприятие классики. Хорошей и даже потрясающей музыки много, и ты никогда не знаешь, что на тебя повлияет. Бывает, что ловлю себя на мысли, что не успеваю охватить разные эпохи, буквально разрываюсь между тем, что я еще не слушал. Это как с книгами. Вы представляете себе, сколько написано прекрасных книг? Жизни не хватит, чтобы все прочитать! Как-то я зашел в гости к своему французскому другу-пианисту, и он мне показал свой книжный шкаф, там было 100 романов Оноре де Бальзака. И он все их прочитал! А мы знаем от силы пару-тройку самых известных его произведений. То же самое с музыкой: это безграничный мир, и я использую малейшую возможность, чтобы сделать в этом мире новые для себя открытия.

Текст: Марианна Лесакова

Фото: Евгений Евтюхов, Денис Кузнецов, Иван Новиков-Двинский